Тутта Карлсон* Блог

Похоже на орудие для пыток, да? Смотрим гинекологические смотровые столы последней четверти 19го века:

Пациентка в положении Тренделенберга на смотровом столе конструкции Кливленда.

Пациентка в положении Симса.

А это уже более позднее (времен Первой мировой или сразу после нее) изобретение практичных американских врачей - гинекологическое кресло в домашних условиях:

Забавно, хотя и не подходит по времени.

Гольштейн А.

Из воспоминаний бывшей феминистки. Доисторические времена

Это было, когда дамы носили кринолины, красные "гарибальдийки", бархатные "зуваки", расшитые золотом. Это было, когда бальные платья, похожие на снежные горы, пестрели бантами, букетами, а чрезмерно пышные прически с диадемами в виде кокошника еще более давили женское лицо, и без того становившееся маленьким придаточком в безмерности воланов, рюшей, цветов и кружев. Все было ослепительно ярко, весело, резко красочно. На фоне этой многоцветности и сложности туалетов редко-редко темным пятном появлялась в московских гостиных - "стрижка", новая женщина: она в черном платье, с обрезанными волосами, иногда в синих очках, но еще в кринолине.

Я совсем девочка. Ношу "косички", завязанные бантиками, провожу время "наверху" с гувернанткой и зубрю грамматику Ноэль и Шанталь... Это было особенное время.

Шла первая великая перестройка русской жизни, и хотя мы, дети, были отделены от кипучей действительности и возрастом, и плотными стенами детских, все же мы жили в то время и прошли через его влияние. Отовсюду, из всякой, казалось, щели врывались в нашу детскую жизнь новые мысли, новые слова. От них не уберегали никакие запреты, никакие предосторожности; они лились волшебным потоком, пугали, манили, радовали. Едва-едва замер страх перед "безумным" актом освобождения крестьян... Появились мировые судьи, казавшиеся "консерваторам" чуть не страшнее эмансипации. Дерзили лакеи, хихикали без церемонии горничные, требовали уплаты жалованья - с непривычки его часто забывали платить - и за всякий ответный на дерзость пинок "хамы" тащили господ к "мировому". Мировые судьи казались мне полубогами... Начиналось и женское движение.

Открылись женские гимназии, где "лавочницы" могли учиться рядом с девочками порядочных семейств. Шли смутные толки о том, что женщины должны "ходить в университет", уже шепотом поговаривали о девушках, бежавших из родительского дома...

Неизменный герой того времени - студент, удивительно привлекательное существо с синим воротником, непременный учитель русского языка и арифметики - плохой учитель, да простит ему Бог! - был всюду главным носителем новизны извне, но не единственным. В нашей семье глашатаями новых идей были старики. Когда к нам приехал обедать дальний родственник матери Похвистнев, который мне казался тогда очень старым, за обедом поднималась буря спора. "Большие" делились на две партии, все сердились, все кричали, все перебивали друг друга или говорили зараз. Нити их разговоров я ухватить не могла. Сыпались имена, слова, странные выражения: "равноправность", "народность", "сближение с народом", западники, славянофилы, эмансипация женщин.

- Ваша пресловутая женственность - чушь, - кричал Похвистнев.

Именно в этой непонятности было для меня какое-то магическое очарование - слышался призыв, тянуло вдаль... Когда же я в первый раз услышала: "Бога нет", я почувствовала, что у меня не хватает дыхания от восторга перед смелостью, перед геройством человека, осмелившегося вслух сказать такую страшную вещь. На другой день я украла папироску и накурилась до тошноты.

Это было началом моей эмансипации.

Положительные взгляды на воспитание девочек, царившие у нас в доме и плотно внедрившиеся в головы гувернанток, сводились к ряду неопределенных изречений. Девочек не надо развивать сверх лет, девочки не должны читать романы, должны держать себя скромно, хорошо говорить по-французски, приседать, танцевать. Ряд успокоительных изречений подтверждал справедливость системы: успеют. К чему хорошему ведет это модное развитие? На что похожи новые, бредовые? А в сумерки, в гостиной, тетушкам, приехавшим из деревень, шепотом рассказывали какие-то ужасы про "передовых". Всплескивали тетушки руками, и слышно было настороженное неужто?".

Я жадно слушаю и даже подслушиваю все разговоры. Ничего не знаю, но пылаю тайной любовью ко всему передовому. Властно охватывает желание знать все, решительно все, что знают передовые. Начинаю хватать книги, которые плохо лежат... Читаю, читаю алчно и по-воровски. Ухитряюсь устроить невидимую полочку под столом, там держу запретные книги и во время изготовления уроков читаю. Читаю и ночью, и ранними зимними утрами, когда спит еще весь дом. Уроков не знаю никогда и обнаруживаю полное равнодушие ко всяким жалобам и увещеваниям. Я полна сознания, что делаю настоящее дело - развиваюсь. Помню, что прочла "Римских женщин" Кудрявцева, читала и Фета, и Некрасова, и "Горе от ума". Но великой радостью мне было, когда набрела на Белинского. Разумеется, не сочинения Белинского меня привлекали, а имя его, уже знакомое вместе с именем Герцена. Имена эти постоянно произносились в спорах гостей, собиравшихся по субботам; для меня они были и таинственны, и священны.

В то далекое время Похвистнев, о котором я упоминала, был для меня великим человеком, а он лично знал обоих, говорил о Белинском как о святом, имя Герцена произносил с особым понижением голоса, и в этом понижении слышался и страх, и восторг... С каким благоговением открыла я довольно потрепанный зеленый том сочинений Белинского! Странно сказать, что чтение Белинского имело на меня огромное влияние. Что я понимала в его сочинениях - не знаю до сих пор; кажется, ровно ничего. Я читала слова, а оставалось какое-то настроение, какое-то чаяние, вера, что где-то живут особенные люди - вроде Похвистнева, вроде нашего студента, который пугал меня своей суровой грубоватостью - и живут они, "как надо", говорят необыкновенные слова, хорошие, ученые, все знают, потому что их учили в гимназии, в университете, а не у мадемуазель Рено противному Ноэль и Шанталь.

Так порывисто и тревожно текла моя детская умственная жизнь, вся в инстинктивном стремлении к неведомому простору, вся в мечте, без опоры, недисциплинированная и шаткая. Никогда не высказываемая загадочная мысль путалась в лабиринте слов и понятий, чуждых привычному складу, но заманчивых. Сверстников, с которыми можно бы обменяться мыслями, у меня не было, к взрослым я, по-старому, относилась или враждебно, или опасливо, или с благоговением, лишавшим возможности общаться с ними.

Кончилась зима. Текли ручьи по московским улицам. Зеленела подснежная травка на бульварах. Выставили рамы. И сбежала с улиц вода, и грязь всюду подсохла, и настала пахучая, цветущая, победная северная весна.

Мы гуляли не с гувернанткой, а со старой нашей няней, допускавшей многие вольности, о которых невозможно было и мечтать с мадемуазель Рено. Тогда существовал обычай, что дети, гулявшие по бульвару, приглашали для общей игры незнакомых детей, и так устраивалось нечто вроде общественных игр. Это делалось очень просто: двое, трое детей подходили к идущим посреди бульвара детям и предлагали поиграть вместе в горелки, ворота, кошки-мышки и прочее. Помню, как подошли ко мне две девочки, как мне хотелось пойти с ними, как было почему-то страшно и как стало легко и радостно, когда няня сказала:

- Что ты? Иди... веселей будет!

Таким путем я вошла в новый для меня детский мир. Основное ядро играющих в пять-шесть человек ежедневно росло. Раз вошедшие в игру дети почти всегда продолжали играть вместе и приглашали новых товарищей. Наша кучка дошла до пятнадцати, а может быть, и двадцати человек.

Не все было бегать. Мы уставали, делали передышки, разговаривали. Пригласившие меня девочки - фамилии их никогда не знала и помню только, что одну из них звали Сонечкой, - спросили меня однажды, кого я больше люблю - студентов или офицеров? Я, разумеется, обожала студентов и презирала офицеров. Мы обменялись взглядами на "передовых людей". Оказалось, что мои новые друзья сходятся со мною не только в одном обожании студентов, но и во всех моих "убеждениях". У одной из них был брат-студент, а у брата товарищи. Дружба наша имела особенную прелесть для меня. Это было первое "идейное" общение с равными, и очарование этого общения было так велико, что беготня стала отходить на задний план. Мы чаще всего ходили вместе и говорили, сблизив головы, почти не слушая друг друга. Обменивались новостями, сообщали сомнения, новые мысли и так крепли "в убеждениях".

Очень быстро от простых разговоров перешли к "делу": мы образовали между собою тайное женское общество под названием "Тайный Союз". В этом акте выразились заветные мечты, общественная атмосфера, нас окружавшая, и неотразимая потребность творчества в игре, неотступно сопровождающая детский возраст. Каждый член союза обязывался проповедовать передовые идеи и стоять за эмансипацию женщин. Мы должны были сделаться передовыми женщинами, презирать наряды. обрезать волосы, жить своим трудом, учиться, как мужчины. Все это, когда "будем большие". А пока нас больше всего чаровал ритуал "Союза". Символом его был синий бант на правой кисти руки - синий в честь студентов - и нам строго воспрещалось носить перчатки. По этому синему банту на руке члены Союза в целом мире узнавали друг друга. Всюду, где встречались две девочки с синими лентами на руках, они могли подходить друг к дружке, сразу говорить на "ты" и рассказывать все секреты. Но нас могли обмануть, можно было нарочно надеть ленту и узнать наши секреты, - поэтому к синей ленте присоединился пароль, и менял его Союз каждый день. Пароли были не страшные, совсем как в игре в "ворота"; "ландыш" или "незабудка", или что-нибудь в этом же невинном роде; пароль надо было говорить и незнакомому члену Союза при первой встрече. Само собою разумеется, что таких встреч не только "во Франции или в Индии", но и на Пречистенском бульваре никогда не было, мы же, основатели Союза, ежедневно встречаясь, вместо приветствия шептали свой пароль, показывали из-под рукава бант и потом начинали играть в горелки или говорить об умном. Мы, впрочем, не ограничивались разговорами, а старались и читать умное, ловили всякий случай, чтобы доставать книги, особенно книги запрещенные.

"Тайный Союз" и совершенно новая привычка высказываться с полным доверием дали мне большую уверенность в себе и в правоте моих мнений. Если бы не "косички" и короткие юбки, которых я страшно конфузилась, я пустилась бы в разговоры с кем угодно, даже с Похвистневым, но не было подходящего повода проявить такую решительность на деле. Тем не менее, однажды несмотря на косички я вступила в серьезный разговор с взрослым человеком. Дело было так: довольно легкомысленно я обещала "Союзу" достать очень запрещенную книгу и, только вернувшись домой, поняла, что мне не у кого ее достать, как вдруг вспомнила, что есть такой человек.

У студента К., часто у нас бывавшего, были очень длинные волосы, говорил он обо всем уверенно и был чрезвычайно дерзок в спорах с пожилыми людьми; все это внушало мне к нему доверие, и вообще он казался доступнее и Похвистнева, и нашего сурового студента-учителя, говорившего на о. Я поймала его раз в сумерки в зале и, превозмогая застенчивость, позабыв и короткую юбку, и косички, которые он, как мне казалось, всегда оглядывал презрительно, я залпом, беспорядочно и путаясь, высказала ему, что сочувствую передовым идеям, люблю студентов, хочу жить своим трудом и прошу у него запрещенных книг. Он как будто не удивился, заговорил со мной как со взрослой барышней и на другой день принес литографированный экземпляр бюхнеровской "Силы и Материи". Ежедневно с величайшими предосторожностями носила я злосчастного Бюхнера на Пречистенский бульвар и там, в кустах, читали его все члены "Тайного Союза". Остались недовольны. Мы ожидали другого, чего-нибудь более страшного, более утвердительного. Сущности прочитанного, конечно, не поняли, но это чтение дало какой-то толчок. Материя, в смысле вещества, в первый раз тогда поразила мой ум... Я никогда не могла сообразить, почему тот же студент К. говорил часто в спорах, что Бюхнер и Фейербах опровергли существование Бога... И я самому К. осмелилась сказать, что "сила" Бюхнера, по-моему, и есть Бог. На что К. ответил, что я мало знакома с естественными науками и потому не могу вполне понять Бюхнера. Идею о значении естественных наук я немедленно вынесла на Пречистенский бульвар и принялась читать исключительно книги по "естественным наукам", превозмогая страшную скуку, сдерживая зевоту и ловя себя на каждой странице в позорном невнимании. Увы! После полустраницы чтения я или дремала, или думала обо всем, кроме раскрытой книги... Тем не менее сочинения по естественным наукам признавались нами за единственное серьезное чтение: романы, стихи, даже история - все это считалось "глупостями", от которых должно было воздерживаться.

Так мы совершенствовали свое развитие. Трудно вообразить хаос, образовавшийся в детской голове от смешения готовых хлестких фраз, туманных новых представлений со старой детской мечтой, старыми привычками, старой верой.

* * *

Бурное волнение на Пречистенском бульваре.

- Знаете, что я вам скажу! - кричала Сонечка, подбегая к членам общества, уже стоявшим в длинном ряде играющих в горелки. - Славутинская* есть такая, дочь писателя, очень знаменитого, она ходит в Университет!

Невероятно! Для меня даже слово гимназия было уже магическим, но Университет! Это равнялось чему-то невыразимо высокому...

- Кто тебе сказал?

- Брат. Он ее видел в Университете.

Сомнение невозможно.

Какой великий подвиг! Я слышала кругом, что девушке неприлично писать мужчине, неприлично даже ходить гулять с мужчинами. В числе самых страшных вещей, которые тетушки шептали о "стрижках", я не раз слышала фразу - "они ходят к мужчинам".

Старые дуры шепчут это по секрету от меня, а вот нашлась такая смелая, такая умная женщина,

* Славутинский Степан Тимофеевич (1821-1884) - писатель, известный своими очерками, рассказами, повестями из народного быта ("Мирская беда", "Жизнь и похождения Трифона Афанасьева", "Читательница", "История моего деда" и др.), в начале 1860-х годов - сотрудник журнала "Современник".

которая, отрицая всякие "дурацкие приличия", ходит с мужчинами, к мужчинам в Университет. Пусть ее ругают тетушки, а она доказала равноправность мужчин и женщин, она доказала, что женщина может сделаться такой же ученой, как и мужчины.

Для меня не подлежало сомнению, что раз женщина ходит в университет - она женщина ученая.

- Ты знаешь, она каждый день по нашему бульвару гуляет, - продолжает Сонечка.

- Неужели?

Господи Боже мой, какое счастье хоть раз на нее посмотреть. Наверное, увидим, наверное, она чем-нибудь да отличается же от всех остальных женщин в мире.

И мы ее увидели. Помнится, что она вообще обращала на себя внимание гулявшей публики. Помню, что сильно билось сердце, когда Сонечка шепнула мне на ухо:

- Вот она!

Молодая, одета, как все, она идет, и с нею еще дама, верно, тоже передовая; двое мужчин, все говорят весело, громко, непринужденно; должно быть, о чем-нибудь очень умном говорят. Счастливая! Но и я такая же буду. Буду ходить в Университет, гулять по Пречистенскому бульвару с очень умными мужчинами и говорить с ними о самых умных вещах...

Мы решили, что необходимо выразить Славутинской наше почитание, показать сочувствие ее идеям. После короткого совещания придумали - усыпать бульвар цветами.

На другой день нарвали цветов, тут же не бульваре. Это были скромные чахлые одуванчики да пыльная придорожная травка. Долго ждали героиню, долго "цветы" лежали у нас в подолах платьев, подвяли, помялись, превратились в сор. Славутинская показывается. Мы с криком ринулись к ней навстречу, но, подбежав совсем близко, столпились баранами и тупо смотрели на нее, не зная, что дальше делать... Я вытащила из подола пучок вялых одуванчиков и швырнула их прямо под ноги великой женщины. Она посмотрела на меня тем раздраженно-презрительным взглядом, каким "чужие большие" награждают дурно воспитанных детей, толкнула ногой грязную кучку моих "цветов" и прошла мимо нас, продолжая разговаривать со своими спутниками. Никто из товарищей не последовал моему примеру. Мне стало необыкновенно стыдно.

Так кончилось мое первое публичное выступление в качестве феминистки.

Кроме Славутинской, я видела в то время некоторых других пионеров женского движения уже у нас в доме.

Наш "Тайный Союз" весьма скоро прекратился... В порыве апостольского жара я основала с двумя знакомыми мальчиками, уже дома, "республику Александрию", а другие знакомые мальчики -"княжество Черкасское". Наша "республика" должна была принимать в "члены" только передовых людей, и все мы должны были бежать в Америку, для чего предполагалось вырыть большой туннель в саду Александровского кадетского корпуса. Дипломатическая переписка, бумажные деньги, на которые "республика" покупала стальные перья у "Черкасского князя", а ему продавала свои за бумажные деньги "княжества", попалась в руки отца злополучного "князя". Это был тупой самодур, усмотревший в "республике" нечто ужасное, а в "фабрикации денег" наклонность сделаться "фальшивомонетчиками". "Князь" быть высечен, после чего отец его пришел "предупредить" моего отца о грозившей мне опасности. У нас было произведено тщательное расследование этого дела, и мне досталось главным образом за "переписку с мальчишками". Во время допросов я держала себя гордо, наплела что-то лишнее про девочек на Пречистенском бульваре, с которыми дружила гораздо более, чем с мальчиками. А тут еще, как нарочно, один старый сослуживец моего отца, приехав к матери с визитом, сказал, смеясь:

- Каждый день любуюсь, как ваша дочка Жанной д'Арк носится по Пречистенскому бульвару.

Тогда начальство поняло, что на Пречистенском бульваре что-нибудь неладно. Отдан был приказ гулять либо по Никитскому бульвару, либо в Кремлевском саду. Вскоре мы уехали в деревню, и тем, раз и навсегда, пресечена была моя детская общественная деятельность.

Стырила у мембера в ЖЖ:
[...] мужская одежда на протяжении всего 19 и начала 20 веков оставалась для прекрасной половины запретной: за такое не то что насмехаться начинали – в тюрьму могли посадить. Если носить брюки женщине хотелось ну просто позарез, она могла обратиться за разрешением к властям – так сделала, например, художница Rosa Bonheur (у kavery есть замечательный пост о ней). В целом же общество решительно не одобряло подобного "омужланивания", а в Америке консерватизм свирепствовал особенно. [...]
[...] Нередко американки позапрошлого века меняли юбки на штаны, чтобы попросту выжить. Надев мужской костюм и наклеив усы, они устраивались на работу и годами жили неузнанными. Одна женщина прожила под личиной джентльмена более двадцати лет! Подобный маскарад мог быть единственным выходом для вдов и тех, кто, переехав в другой город и не добившись там успеха, не хотел заниматься проституцией.

[...] У фермерш, потерявших мужей, были свои судьбы: когда нужно самой управлять ранчо и стадами скота, тут уж не до длинных юбок. [...]

[...] Другие штаноносицы делали свой выбор из иных соображений: они считали, что современная женщина имеет право делать все наравне с мужчинами, и в первую очередь – учиться.

Бороться за учебу эмансипаткам, между прочим, было непросто: светила медицины в то время утверждали, что умственные нагрузки (впрочем, физические тоже) вредны для прекрасного пола. Edward Clark и Henry Maudsley полагали, что интеллектуальное напряжение приводит к неправильному развитию репродуктивных органов у девочек, а кто-то вообще пришел к выводу, будто у любительниц чтения матка сжимается до размеров горошины. Спорт тоже считался вредным – женщина должна аккумулировать энергию для будущих родов. Тем не менее, активный отдых все больше входил в жизнь якобы слабого пола, несмотря на отсутствие удобной одежды. Многие продолжали играть в волейбол и ездить на велосипеде в корсетах и длинных юбках. Elizabeth Montague Ryan, британская звезда тенниса, вспоминала, как сушились в раздевалке окровавленные корсеты после матчей – и это было не в 19 веке, а очень даже во время Первой мировой!

Возвращаясь к студенткам, следует заметить, что доктора не зря волновались: в университетской среде творились такие безобразия, что волосы встают дыбом! Переодевание в мужчин было повальным увлечением студенток. Во время вечеринок в колледжах устраивались буйные вакханалии с фотографированием. А еще (страшным шепотом) они разыгрывали целые романы: переодетые в мужчин девушки признавались в любви, дарили цветы и даже бывали помолвлены с теми, кто остался в юбках. Фотодокументов – просто горы. Вот что бывает при раздельном обучении.

Конечно, далеко не все эти "романы" были настоящими, а девушки – лесбиянками (хотя и такие случаи бывали). Высказывается мнение, что таким образом просто репетировались будущие "настоящие" ухаживания. А может, это был скорее бунт против общественных ценностей, высмеивание их. В пользу этого говорит небывалая в те времена популярность такого странного явления, как "фальшивые свадьбы" – mock weddings, где все роли, включая жениха и священника, исполняли девушки. [...]Дискуссия в журнале

Автор: Светлана Макаренко

Сайт: People's History

Статья: ЛЕДИ СО СВЕТИЛЬНИКОМ ИЛИ ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ АНГЕЛ

ЛЕДИ СО СВЕТИЛЬНИКОМ ИЛИ ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ АНГЕЛ.
12 мая 1820 г. Флоренция. Италия. – 13 августа 1910 год. Лондон. Британия.

Предисловие автора.
В легендарных биографиях обычно ищут – необычность. Жаждут – всяческих чудес. Пожара страстей. Причудливых поворотов Судьбы. Прихотливых капризов ее. Драматичной середины жизненной пьесы. Мистической ее кульминации. Романтичного финала. Не знаю, может быть, в жизни Флоренс Найтингейл все это и присутствовало в избытке, но я не собираюсь писать ни о мистических голосах, услышанных в детстве, ни о высоком предназначении, о котором она, не красавица Флоренс, знала с ранних лет, ни о разбитых надеждах несчастной, запретной любви, ни о страданиях одинокой жизни – обо всем том, о чем с успехом и вечной жаждой сенсации пишут другие повествователи - биографы…

Обжегшись на « молоке» восторженной романтики псевдоисторических хроник и документов, статей и книг, я дую теперь на «воду» строгого перечня фактов, известных мне.. А они лишь сухо и бесстрастно повествуют о том, что ступать «узкой тропою милосердия» в любое время, в любой век, трудно и опасно, даже несколько скучно, сколь ни парадоксальной покажется эта внезапная мысль моему читателю. Что озаренность какой - то идеей, приверженность ей, всегда, увы, чревата..

Чем же она чревата? Одиночеством? Но Флоренс Найтингейл, как натура весьма серьезная, решительная, самодостаточная и предельно искренняя во всех своих чувствах, вполне сознательно, выбирала и выбрала для себя одиночество и не жалела об этом. Непониманием окружающих?

Как сказать.. Рано познавший до конца всю язвительную прелесть горечи жизни, ум ее и не рассчитывал ни в коей мере на то, что все вокруг будут безоговорочно понимать и слепо следовать ее убеждениям. Да она и не приняла бы истовой младенческой слепоты Веры. Ибо сама часто разочаровывалась в своих убеждениях. Стремительность, мгновенность душевного порыва она восприняла бы куда быстрее и лучше.

Флоренс, кстати, удивительно везло в жизни: она встречала огромное количество людей, чьи стремления мгновенно сливались воедино с ее стремлениями, чьи сердечные порывы почти тотчас же отвечали ее собственным, чья вера в высокий смысл нравственного самопожертвования была едва ли не выше, чем у нее самой!

Она с восхищением и благодарностью принимала под свое крыло и в свою душу этих людей, но.. Но жизнь ее Души все же была полна невидимых, внутренних противоречий..

Нэнси Бойд, биограф Флоренс Найтингейл, писала о ней: « Не повинуясь своим родителям она оставалась в их доме в течении семнадцати лет. Посвятив себя делу спасения жизни военных, она никогда не ставила под сомнение политику, которая привела к войне…Значимость ее свершений и темпы, которыми она претворяла их в жизни, красноречивее всяких слов свидетельствуют о ее энергии; одновременно она оставалась в течении сорока лет прикованным к постели инвалидом.

Провозглашая повсюду принцип здравого смысла, Флоренс зачастую позволяла собственным эмоциям полностью разрушать себя. Создавая «новую жизнь для женщин», она не признавала многих современных постулатов для феминисток».

Да, противоречия бурно снедали ее порывистую Душу, сильно усложняли ее жизнь.

Но, наверное, она и не захотела бы иметь никакой другой жизни, кроме той, которая у нее была.

Жизни «Леди со светильником». Первой и в Британии и во всем мире настоящей сестры милосердия, медицинской сестры. А впрочем, это - неизвестно.

Может быть, все было бы наоборот, кто знает? Все наоборот, согласно пылкой любви этой неугомонной, знаменитой леди к противоречию…

1.
Флоренс Найтингейл родилась 12 мая 1820 года во Флоренции, во время затянувшегося свадебного путешествия ее родителей, богатых англичан, по Европе. Путешествуя с родителями, Флоренс прилежно изучала основы латыни, греческого и французского с немецким, терпеливо нянчила трех своих сестер и брата. Всего их в богатой дворянской семье выросло во время безмятежного странствия по Старому Свету пятеро, и, несмотря на то, что учителя в классной комнате и пейзажи за ее окном часто менялись, все дети без исключения, а старшая Флоренс – особенно - получила превосходное по тем временам образование, а свой первый выход в свет совершила, как и положено юной даме из дворянской семьи: 17 февраля 1837 года в Париже!

Мисс Найтингейл не была очень красива, не отличалась даже простой миловидностью, и сперва показалась французам - светским знакомым ее родных, - не очень - то женственной: слишком, худа, бледна, высока ростом, чересчур серьезна для юной барышни.. Правда, танцевать Флоренс умела, кавалеров не дичилась, и светскую беседу поддержать очень даже могла и от развлечений не отказывалась. Репутация ее была - безупречна, приданное – значительным, таким образом, печалиться ей было пока совершенно не о чем, и по возвращении семьи Найтингейл в Англию в лондонском высшем свете «тихоня - умница, душечка Флоренс» была всюду принята очень тепло и могла рассчитывать на весьма и весьма блестящую партию.

Позже она с лукавым вздохом будет говорить, что в ее жизни было лишь два искушения.

Первое – искушение светской жизнью. Второе – искушение любовью.

Из этих высказываний можно понять, что светская жизнь все таки привлекала Флоренс, как мотылька влечет огонь, она кропотливо пришивала к платьям кружево и вплетала в волосы жемчужные нити, тщательно выбирала веера и перчатки для балов, но…

Вот строки ее письма близкой родственнице Мэй Смит, написанные примерно в то же самое время: « Жизнь в отчем доме для меня непереносима. Я все время размышляю о том, что не может быть, чтобы Бог одарил свое создание – Женщину - временем, чтобы тратить его на всякую чепуху и бесконечное опрыскивание духами».

Дух - искуситель противоречия бодрствовал в ней весьма живо. И помог преодолеть и второе искушение - любовью. «Все наоборот» вообще всегда играло слишком большую роль в ее жизни, что и говорить!

2.
Следуя волшебному «духу – проказнику», умница Флоренс почти всегда предпочитала яркой, светской мишуре балов и маскарадов серьезную беседу за чашкой чая, умную книгу, прогулки по саду и общество подруги Мериан Николсон, брат которой, Генри, был неизлечимо болен и безнадежно влюблен в мисс Флоренс.

Она не отвечала ему взаимностью, но была столь страстно привязана к Мериан, что решилась было на роковой шаг и едва не связала себя узами брака со слабовольным и капризным больным. Флоренс передумала лишь в самый последний момент, чем нанесла сокрушительный удар и по своей репутации и по самолюбию эгоистично превозносящей хилого братца еще вчера обожавшей ее подруге. Та не простила Флоренс скандального «предательства» и хладнокровно уничтожила все ее письма и подарки, разорвав с нею всяческие отношения! Флоренс очень тяжело переживала разрыв с семьей Николсонов и даже подумывала уйти в монастырь, ибо и дома ее «эпатаж» с разрывом долгожданной помолвки все восприняли холодно и враждебно. Обстановка в семье была накалена до предела.

Но тут, как добрый дух или ангел в измученный бесконечными ссорами и слезами дом Найтингейлов неожиданно, прочно и тихо вошла родная сестра отца Флоренс, Мэй Смит, по возрасту годившаяся своей племяннице в сестры, и пылко и преданно обожавшая чудачку – родственницу за необыкновенность характера, искренность и горячность чувств и… умение писать письма. Незаметно обворожительная «тетушка Мэй» стала самым верным другом Флоренс на всю ее жизнь, всюду ее сопровождала, читала с нею одинаковые книги, ходила на любимые выставки и спектакли, шила для нее блузы и платья, защищала ее в ссорах с родными, поддерживала во всем, подчас в ущерб интересам своей собственной семьи: Мэй, как и все добропорядочные англичанки в то время, была замужем и воспитывала детей.

Она и Флоренс постоянно уговаривала тихо выйти замуж и родить ребенка, поскольку искренне считала, что только материнство делает женщину истинно счастливой. Подруга не спорила, только обреченно вздыхала, и говорила, что не чувствует в себе особого призвания лелеять семейный очаг и исполнять прихоти мужа. С нее с лишком хватило воспоминаний о взрывных капризах нервного Генри Николсона в кратковременную пору его сватовства!

Гораздо больше Флоренс занимало другое. Как то она вместе с Мэй посетила один из приютов для заболевших бедняков на окраине Лондона, так называемый «работный дом» и пришла от всего увиденного в совершенный ужас! Для больного бедняка не было ничего страшнее в те времена, чем попасть в такой вот дом. Это означало верную смерть. Больные лежали по три - четыре человека на одной постели, точнее, на тюфяке из грязной соломы, заразных не отделяли от незаразных, врачи видели в них только подопытных животных для медицинской практики. Лечили по – настоящему лишь тех, кто мог заплатить деньги. Что касается сиделок.. Дейл Ричардс, один из биографов Флоренс Найтингейл, горечью констатирует:

«В те дни работа медсестры была занятием неуважаемым. Это было последним прибежищем женщин спившихся, которые не задерживались на других работах. У них не было никакой подготовки, не было никаких школ. Женщины попросту просиживали у кровати больного или умирающего, если они не делили с ним эту постель или не падали на пол, мертвецки пьяные.»…Флоренс все увиденное потрясло до глубины души. Мало сказать – потрясло. Быть может, именно в тот момент она и осознала Путь, по которому должна идти.

Вернувшись домой Флоренс категорично и решительно объявила родителям, что собирается пойти сиделкой в больницу для неимущих. У матери Флоренс случился сердечный приступ, отец не разговаривал со строптивой дочерью два дня, в светских гостиных Лондона бурно обсуждали семейный скандал у Найтингейлов и очередное « милое чудачество» двадцатичетырехлетней аристократки, но Флоренс настояла – таки на своем и проработала четыре недели в больнице! Что ей было до того, что ее перестали приглашать в гости и что больше к ней никто не сватался? На светские условности Флоренс вообще то всегда смотрела сквозь пальцы. Главное для нее теперь было: идти своею тропой, найденной не только сердцем, но и твердым разумом.

3.
Следующие семь лет своей жизни Флоренс посвятила более важному, на ее взгляд, делу: разработке своего метода ухода за больными с минимальной затратой средств и максимальным эффектом. Метод этот был чудо как прост: соблюдение строжайшей чистоты в палатах, регулярное проветривание помещений, режим питания, полный карантин для заразных и внимательное отношение ко всем жалобам больных. Она прилежно записывала свои мысли в тетрадь, изучала медицинские книги и атласы и по прежнему посещала приюты для больных и бездомных. Но тут в ее жизнь вновь вмешался неугомонный дух противоречия, и попытался вернуть ее к домашнему очагу, в лоно семьи. Несколько неожиданно. С помощью помолвки. Методой ухода за больными, разработанной Флоренс всерьез заинтересовался семейный врач Найтингейлов Артур - Арчибальд Сноуфилд. Доктор Сноуфилд был умным, спокойным человеком, а главное – он мог часами беседовать с Флоренс на интересующие ее темы. Этого было достаточно для того, чтобы Флоренс ответила согласием на предложение им руки и сердца. Это случилось в 1851 году. Флоренс уже было слегка за тридцать. Старая английская дева. Родители ликовали. Они были согласны решительно на все, лишь бы наиболее благопристойным образом избавиться от чудачки – дочери, изрядно скомпрометировавшей семью..

Но свадьба Флоренс так и не состоялась.

Вскоре после помолвки вдруг выяснилось, что доктор Сноуфилд – истый викторианец и пуританин в вопросах морали. И хотя он вообще не против реформ по уходу за больными в лазаретах, но это «вообще» не распространяется на его собственную жену: доктор потребовал, от Флоренс дать обещание, что после свадьбы она немедленно позабудет все свои «непристойные увлечения»:конспекты, медицинские книги, корпию, лазареты!

Разумеется, Флоренс такого обещания дать не могла. «Непристойное увлечение» медициной было делом всей ее жизни. А к эгоисту и снобу Сноуфилду она не чувствовала даже любви..

Она лишь надеялась, что он сможет стать ей другом и помощником в ее нелегкой деятельности.

Флоренс решительно разорвала помолвку.

Отныне с «искушением любовью в ее жизни было покончено навсегда.

Для родителей же все произошедшее тоже стало «последней каплей», превысившей меру терпения, но – по – своему. «Неблагодарную, потерявшую последний ум » дочь они просто выгнали из дому, лишив наследства!

4.
Впрочем, она сама не слишком сокрушалась по этому поводу. Уехала в Кайзерсверт, монастырь протестантских монахинь, работала в их госпиталях, но ее рекомендации по уходу за больными монахини приняли в штыки, не позволили ей ничего изменить и вскоре, разочарованная, Флоренс уехала во Францию, в Париж, где поселилась в общине католических сестер имени Винсента де Поля, где и прожила деятельно и спокойно целых два года, работая в тамошнем госпитале. Елена Прокофьева, русский автор небольшой статьи о Флоренс Найтингейл скупо пишет об этом периоде ее жизни во Франции: «Именно здесь к ней впервые прислушались и помогли провести необходимые медицинские реформы: достаточно было только объяснить, что это послужит на благо милосердия.. Ради милосердия католики готовы были на многое.

(В отличие от протестантов, которые считали ( и считают до сей поры!), что главная добродетель истинно верующего - терпение, а долг его – со смирением принимать все испытания, что ниспосылает Господь.) »

Сестры общины предоставили Флоренс палаты, где за больными ухаживали по разработанным ею правилам. И почти тотчас монахини увидели, что простые, как азбука, реформы Флоренс полностью оправдали себя: за полтора месяца такой работы смертность больных в палатах, ведомых Флоренс уменьшилась в два раза. Об этом немедленно узнали в Лондоне и предложили отважной леди почетнейший пост главной смотрительницы столичного Лечебного заведения для обедневших дворянок, под личным патронажем Ее Величества британской королевы Виктории.

Разумеется, мисс Найтингейл рада была вернуться на родину и ответила согласием. Отныне ее должны были окружать почет и уважение. Ее имя знали теперь и при королевском дворе, ей писали лорды и министры, ее приглашали на приемы и заседания разных благотворительных обществ и комитетов. Она морщилась – все это отнимало у нее драгоценные крупицы времени, но отвечала на послания, ездила с визитами, председательствовала на скучных собраниях. А вечерами вновь спешила обойти палаты лечебницы с неизменным светильником в руке. Поправляла подушки и одеяла, отмеряла дозы лекарства, выслушивала, отчитывая пульс, бесконечные истории бедных женщин. Хватало ей и канцелярских забот и хлопот о достаточном питании больных. Флоренс должна была отвечать за многое и поспевать всюду. Она справлялась. Но накатанная колея хлопот начинала исподволь утомлять и раздражать ее. Нетерпеливая, горячая душа, неугомонное сердце требовали действия, жаждали чего то более ощутимого, более значительного.. Флоренс вздыхала обреченно.. Что она могла сделать? Лишь мужчинам позволено быть в обществе более деятельными и решительными, чем женщины, а она должна радоваться тому, что ей удалось воплотить свои давние мечтания хотя бы в одной лечебнице Лондона, сделав лучшее – наилучшим……

Ее занимали мысли о том, как распространить, закрепить свою методу ухода за больными хотя бы по всей Британии, как организовать насущно необходимую школу сиделок. О масштабах мировых она вовсе и не думала, разумно полагая, что ей на это не хватит ни рук, ни сил, ни денег, ни даже становившегося все более популярным теперь, имени.

5.
Всему помог горестный случай. Точнее – трагедия Крымской войны, в которую ввязались англичане. Пятнадцатого октября 1854 года мисс Найтингейл получила отчаянное письмо от военного министра Сиднея Герберта. Он писал ей о бедственном, удручающем положении английских госпиталей в Турции и обычно сдержанный и неэмоциональный, просто умолял мисс Флоренс хоть как то помочь бедным раненным, которые сотнями в день умирали от ран и были лишены самого элементарного ухода!

Флоренс откликнулась тотчас и начала собирать сестер – добровольцев для отбытия на поле брани.. Откликнулось на ее горячий призыв всего тридцать восемь человек, из них четырнадцать сестер были католичками – ее друзьями из парижской общины Висента де Поля.

В викторианском правительстве разгорелись было дебаты, дозволительно ли допустить католичек до ухода за английскими солдатами. Не будут ли они обращать раненных в свою веру? Флоренс в досаде на тупоумие ярых сановных приверженцев веры, кусала губы, но ей все же удалось найти компромисс: на самом высоком уровне решено было, что медсестры – католички будут допускаться лишь к раненным католикам. Пусть он был глупым, сей компромисс, не это было важно. Важно, чтобы им позволили уехать вообще! А там… Бог рассудит всех не по вере их, а по делам – говорила Флоренс сестрам.

6.
Уехать позволили. Отряд добровольных санитарок прибыл в Турцию уже 5 ноября 1854 года. У многих женщин, особенно француженок, от всего увиденного и услышанного здесь случился шок. Холерные и тифозные больные, гангренозные раненные лежали все вперемешку, в одной куче, повсюду было зловоние, грязь, летали трупные мухи. Вдобавок ко всему, больные смертно голодали – солдатский сухой паек оказался для них неподходящим.

И Флоренс решительно взялась за дело. Первые дни сестры под ее руководством только и делали, что мыли, чистили, скребли, скоблили все, что подворачивалось им под руку: стены, окна, посуду, кровати и тех, кто на них лежал… Затем Флоренс закупила у военных интендантов мясные экстракты и переносные печи, чтобы варить бульоны для наиболее тяжелых больных. Перевязки ее стараниями производились каждый день. Она сурово следила за гигиеной раненых и беспрестанно заказывала из Англии все новые и новые поставки белья, посуды и средств для дезинфекции. Она с горьким юмором писала своим друзьям в Англию: «Я здесь превратилась в великого торговца носками, ножами, вилками,, деревянными ложками, оловянными ваннами, столами и скамьями, морковью и углем, операционными столами, мылом и зубными щетками.» Но благодаря ее простой и неутомимой деятельности всего за полгода смертность среди раненых уменьшилась с двухсот до тридцати на каждую тысячу. Это была огромная победа для того времени, для тогдашнего уровня медицины и просто - уровня жизни людей. Флоренс работала по двадцать часов в сутки. Она почти не спала. Именно тогда то и начала складываться легенда о Флоренс Найтингейл, как о «строгой и святой леди со светильником в руках и мягкой улыбкой». Солдаты именно такой запомнили ее и привезли в Европу целые саги и мифы о ней, так что на родину Флоренс вернулась знаменитой и безмерно уставшей!

В 1856 году, вскоре после окончания войны, на фоне постоянного переутомления у Флоренс случился тяжелейший инсульт, навсегда приковавший ее к инвалидному креслу. Но еще до болезни она успела основать в Лондоне на пожертвования школу медсестер в госпитале Сент – Томас. Отбор в нее был строжайший. Сестрам обеспечивалось полное пропитание, жилье и деньги на карманные расходы, но на каждую из них заводился строгий протокол по поведению. Если сестра замечалась в недобросовестном уходе за больным, грубом обращении или еще в чем - либо предосудительном, из школы и госпиталя она изгонялась немедленно. К чести учениц мисс Флоренс, надо сказать, что случаев таких почти не было и заботливые, золотые руки сиделок были нарасхват не только по всей Европе, но даже и в США!

Так что жалеть о чем - то и жаловаться на жизнь мисс Найтингейл, думается, не могла. Она достигла того, чего хотела, воплотила в реальность свои давние, пылкие мечты. И она по прежнему грезила о чем –то.. Молча, с лукавой улыбкой. О чем? Никто не знал. Но все подозревали, что мечты эти сбудутся. Ибо неукротимый дух все еще жил в ней.

Болезнь 1856 года, инвалидное кресло, властно подчинили жизнь мисс Найтингейл несколько иным желаниям и иному распорядку. Она помирилась со своими родными, которые, впрочем, теперь считали величайшею честью для себя носить одну с нею фамилию и заботиться о ней: напоказ ли, искренне ли, бог ведает! Флоренс с улыбкой принимала их щедрые заботы, но жить предпочла отдельно, вдвоем с преданной Мэй Смит, оставившей своих, взрослых уже, детей и родной дом, чтобы ухаживать за любимой подругой. Многие биографы Найтингейл, в частности Дейл Ричард, кстати, писали и о том, что, на самом деле, инсульт мисс Флоренс перенесла довольно легко, и болезнь ее была лишь предлогом к тому, чтобы избегать ненужных и утомлявших ее без меры встреч, визитов, бесед и тому подобной светской мишуры, которую она не любила. «Инвалидность – писал Ричардс, - это хитро рассчитанный ход, который предоставил непокорной Флоренс единственную за всю жизнь возможность распоряжаться самой своей судьбой.. Люди теперь не ждали и не звали ее в гости, они сами шли к ней, ибо она была столь влиятельным лицом в Европе, что они делали это с радостью»..

Не нам судить, какая доля правды есть в словах и мнениях биографов легендарной, неукротимой Флоренс, но то что она, несмотря ни на что, никогда не сдавалась и прямо шла к намеченной цели, ведомая, быть может, и неугасимым духом противоречия – истина непреложная! Я приведу лишь несколько строгих фактов ее биографии. Судить же о них – читателям.

В 1859 году мисс Найтингейл написала книгу «Заметки о госпиталях», распроданную в мгновение ока. Год спустя, в 1860 году, вышла в свет вторая ее книга, ставшая настольной для многих врачей - «Записки о госпитальном уходе: каков он есть и каким не должен быть». Именно в ней Флоренс легко и решительно высказала основной принцип своей работы: « Болезнь – дело серьезное, и потому легкомысленное отношение к ней – непростительно. Нужно любить дело ухаживания за больными, иначе лучше избрать другой род деятельности». Нельзя не признать, что слова эти актуальны до сей поры, и, быть может, сегодня более, чем тогда, в 1859 году!

В начале 60 – годов Флоренс Найтингейл, в сопровождении учениц отправилась в поездку по Индии, чтобы возглавить экспертную комиссию по санитарным реформам в тамошних госпиталях. Результатом этой поездки стала еще одна увлекательная книга «Как люди могут выжить в Индии».

В 1872 году Флоренс стала Главным экспертом комиссии по санитарному состоянию английских военных лазаретов и госпиталей. Это было неслыханно в викторианскую эпоху для женщины – такой пост, особенно, учитывая состояние ее здоровья. Но она была деятельна и неутомима, как всегда. Встречалась с людьми, много читала, вела уроки в одной из своих многочисленных школ, той, что была ближе к дому, отвечала на бесконечные письма, рассылала в подарок госпиталям и библиотекам свои книги.

В 1907 году она стала первой женщиной Британии, получившей из рук британского короля Георга Пятого орден «За заслуги перед Отечеством».

К концу своей длинной, почти вековой жизни Флоренс осталась без близких: она попросту пережила всех своих родных и многочисленных племянников и даже верную Мэй Смит! Но разумеется, она не была совсем одинока, так как у нее было очень много друзей и почитателей, за ней преданно и верно ухаживали сестры основанной ею школы, И, пожалуй, ни одна из них не смогла бы сказать, что ощущала, будто мисс Флоренс хоть как то тяготится собственным одиночеством. А впрочем, никто не знал ничего достоверно.

Флоренс легкой улыбкой встречала каждый день, радовалась и дождю и солнцу. Никому не жаловалась. Ни о чем ни скорбела. Жила мудро и спокойно.

Она не позволяла постороннему взгляду проникнуть в тайны своего сердца. За несколько недель перед смертью мисс Найтингейл собственноручно сожгла все свои личные письма из розовой шкатулки с маленьким ключиком, что всегда висел у нее на браслете. Шкатулка опустела, и вместе с горсткой пепла развеялись в прах все страсти и секреты жизни легендарной «Леди со светильником». Она неустанно зажигала свет для других. Но сгорела в нем сама, без остатка, оставя чистый, чистый след, овеянный ароматом легенды и настоящего бессмертия. Слухи витают, тайна бытия ее толкуется, время от времени, так или иначе, и вызывает споры, но что они, эти споры, могут значить перед непреложностью состоявшегося пути?! Пути, достойного самого искреннего уважения и восхищения, даже если в какой то момент нам с Вами, читатель, может показаться, что был сей Путь наполнен мучительным, неукротимым, неиссякаемым духом противоречия. Беспощадным ко всем и ко всему на свете. И прежде всего, быть может, к самой себе…

--------------------------------------------------------------------------------

P.S. Флоренс Найтингейл скончалась в Лондоне, тринадцатого августа 1910 года.

Она была похоронена на маленьком сельском кладбище, под простым надгробием, на котором строго начертали только ее имя и годы жизни и смерти. На надгробии не было совершенно никаких слов о ее заслугах. Ее имя, еще при жизни ставшее символом, не нуждалось ни в чем подобном.

В 1912 году Лига Международного Красного Креста и Красного полумесяца учредила медаль имени Флоренс Найтингейл до сих пор самую почетную и высшую награду для сестер милосердия во всем Мире. Присуждается она крайне редко и весьма взыскательно. На настоящий момент количество награжденных ею не превышает во всем мире всего лишь нескольких тысяч женщин. Что, впрочем, нисколько не удивляет.. Почему, постараюсь объяснить в иной статье, в другом, месте и в другое время..

А пока - читайте биографию без сенсации. Биографию не стервы, не супервумен, не «синего чулка», и не домашней кошечки, столь привычную сейчас, а просто Женщины. Леди со светильником. Или же «житие противоречивого ангела». Такие, порой, бывают, не сомневайтесь! Их еще называют – «живыми»….

--------------------------------------------------------------------------------

12 – 14 июля 2004 года. Макаренко Светлана. Казахстан. Семипалатинск.

*Основой статьи послужили материалы личной библиотеки автора Даты жизни, биографии и смерти Флоренс Найтингейл уточнены по БСЭ.

**Автор также уведомляет особо придирчивых читателей, что возможны разночтения в транскрипции и написании фамилий и умен, упоминаемых в статье.

Англия начала ХХ века в буквальном смысле сошла с ума: по всей стране поджигали почтовые ящики. Поджигались и дома (правда, пустующие). Перекусывались телефонные провода. Бились витрины, окна правительственных зданий. Весь этот хаос устраивали не молодежные бандформирования, а добропорядочные и образованные дамы средних лет. Сами они называли себя «милитантки» – воительницы. В историю попали как суфражистки (англ. suffrage – избирательное право), а британская пресса ехидно обозвала их «суфражетками».

Дамы устраивали марши, на которых не столько полицейские гоняли демонстранток, сколько те лупили «бобби» зонтиками (в те времена довольно массивными). Был брошен лозунг: если политики нас не слышат, удар надо наносить по тому, что эти господа особенно ценят. В результате, например, безжалостно уродовались площадки для гольфа и разбивались винные погреба.

Особую ненависть у «воительниц» вызывал сэр Уинстон Черчилль. Не только потому, что он, тогда – министр внутренних дел, разгонял их акции. Одну из лидерш движения Черчилль оскорбил, прямо скажем, по-хамски. Та подловила его в момент, когда сэр Уинстон по привычке баловал себя бренди, и начала обзывать его пьяным и бездушным мужланом. «Я-то завтра протрезвею, – хмыкнул Черчилль, – а у вас ноги как были кривыми, так и останутся».

За честь дамы отомстил мужчина, сочувствовавший суфражисткам. Он напал на Черчилля с хлыстом. На вокзале в Бристоле сэра Уинстона встретил пикет, и некая Тереза Гарнет огрела мерзавца древком от флага со словами: «Грязная скотина, английская женщина заслуживает уважения!» Про забрасывание камнями, кусками угля и говорить не стоит. Черчилль не был трусом, но телохранителей пришлось завести. В конце концов, полиция раскрыла заговор: милитантки собирались похитить его ребенка.

Движение британских женщин за избирательные права началось в 1897 году, когда Милисент Фоусет основала «Национальный Союз Женского Права Голоса».

Впрочем, это движение мало чем напоминало толпу бушующих фурий, каковыми представлялись суфражистки несколько лет спустя добропорядочным леди и джентльменам. Фоусет была сторонницей мирного протеста. Она была уверена, что любое проявления насилия или экстремизма будет еще больше убеждать мужчин в их правоте и давать им новые основания не предоставлять женщинам право голоса.

Силу своего движения Милисент видела в мирных переговорах и логических аргументах. Ее сторонниц раздражало, что женщинам позволяют занимать ответственные посты в обществе (особенно в сфере образования) но не дают им участвовать в политической жизни страны. Парламент издавал законы, и женщины должны были следовать этим законам, но не могли на них повлиять.

Фоусет заявляла, что раз женщины платят налоги наравне с мужчинами, то они должны иметь с ними равные политические права. Особое возмущение эмансипированных членов «Союза» вызывал тот факт, что состоятельные хозяйки поместий нанимают работников, садовников и дворецких, которые голосуют на выборах... а самим нанимательницам, несмотря на более высокое социальное положение, это недоступно!

Несмотря на логичность доводов, общество Фоусет к своей цели почти не продвинулось. Ее идеи разделяло несколько депутатов-лейбористов, но большинство членов Парламента справедливо полагали, что женщин к выборам допускать нельзя, так как понимание работы правительства им недоступно.

Между тем, в 1903 году известная радикалистка Эмелина Панкхерст основала «Женский Общественный и Политический Союз». В общественной работе ей активно помогали две дочери: Кристабель и Сильвия. Панкхерст объявила, что женщинам надоело ждать, и что они не остановятся ни перед каким насилием для достижения своих целей. Члены ее общества получили название «суфражисток»

Начинали суфражистки, как и последовательницы Фоусет, относительно мирно.

Первый грандиозный скандал с их участием произошел только в 1905 году. Кристабель Панкхерст и Энни Кини, растолкав охрану, ворвались на политическое заседание и обратились к двум либералам: Уинстону Черчиллю и Эдварду Грею с вопросом, нужно ли предоставить женщинам право голоса. Мужчины удивленно переглянулись, но не проронили ни слова. Тогда суфражистки выхватили плакат «Право голоса женщинам!» и стали выкрикивать в адрес Черчилля и Грея бессвязные угрозы. Таких прецедентов британская история еще не знала! В Соединенном Королевстве всегда учили толерантному и логичному диалогу с оппонентами, тем более, если в споре участвует дама… Панкхерст и Кини арестовали за хулиганское поведение и нападение на полицейских.

Обе женщины отказались выплатить штраф и отправились в тюрьму, чтобы «осветить бесчинство и произвол деспотичной политической системы».

Эмелина Панкхерст в эти дни написала:

«Это было началом кампании, неслыханной доселе в Англии или где-либо… мы срывали множество правительственных встреч… и нас жестоко выбрасывали из учреждений и оскорбляли. Часто нас избивали и ранили».

Кормление суффражистки

Суфражистки не склонились перед насилием правительства. Они поджигали церкви, за то, что Англиканская Церковь осуждала их борьбу. Они разрушили и разграбили Оксфорд-Стрит, выбили все окна и двери и даже разобрали мостовую! Они приковали себя цепями к Букингемскому дворцу, как только королевская семья высказалась против женского права голоса.

В ходе одной из акций, суфражистки погрузившись на лодки, плавали по Темзе и выкрикивали грубую брань в адрес правительства и Парламента. Многие женщины отказывались платить налоги. Дальше – хуже! На политиков, идущих на работу, совершались нападения, их дома забрасывали самодельными бомбами. В первую декаду XX века движение суфражисток практически не сходило со страниц скандальной хроники.

При этом, арестованные «валькирии» с радостью шли в заключение! Едва оказавшись в камерах, они объявляли голодовку. Правительство не хотело допустить смертных случаев, так как оно понимало, что если движение получит своих «мучеников», оно станет совершенно неуправляемым. Тюремная администрация получила указание кормить суфражисток силой. Это вызвало шквал эмоций по всей Великобритании: оказалось, что в стране разрешено кормить насильно две категории людей: душевнобольных… и высокообразованных женщин.

Правительству надоела критика, и оно издало акт, получивший мрачное название «Акт кошек-мышек». Отныне, когда суфражистка объявляла голодовку, администрация тюрьмы не кормила ее насильно. Она терпеливо выжидала, пока заключенная не станет так слаба, что практически не сможет передвигаться. После этого, борца за женские права… выпускали на свободу! Совершенно логично: если суфражистки решили умереть от голода – пусть делают это за пределами государственных исправительных учреждений. Ни одна суфражистка так и не погибла, зато многие становились инвалидами и выбывали из борьбы. А если каким-либо образом отпущенная суфражистка восстанавливала силы, ее снова арестовывали, обычно, под совершенно формальным предлогом, и цикл повторялся. К слову: Сильвия Панкхерст была арестована 9 раз.

Метод показал положительную динамику. Игру в «кошки-мышки» с британским правительством многие желающие посещать выборы не выдерживали. Зато те, кто выдержал, стали еще большими экстремистками. В феврале 1913 года суфражистки взорвали дом самого популярного политика Великобритании (к тому же сторонника защиты женских прав!) Дэвида Ллойд Джорджа. Эммелин Панкхерст дали за это три года. Ее соратница Мэри Ричардсон в отместку кухонным ножом порубила картину Веласкеса «Венера перед зеркалом» в Национальной галерее. Картина была гордостью Британии, для ее покупки деньги собирали по всей стране. Реставраторы еле спасли полотно.

Очередной арест Эмилии Панкхерст

4 июня 1913 года суфражистка Эмили Уайлдинг Дэвидсон бросилась под ноги коня короля на Дерби. Увы, конское копыто проявило полнейшее равнодушие к проблемам женского равноправия: женщина была тяжело ранена и вскоре скончалась. Так суфражистки получили своего первого мученика. Впрочем, ее действия причинили эмансипированному движению больше вреда, чем пользы. Многие мужчины Британии задались одним простым вопросом: «Если так ведет себя высокообразованная и воспитанная женщина, то что же позволит себе менее культурная? Разве можно давать им право голосования?»

Вполне возможно, что насилие суфражисток стало бы еще большим… Но этого не произошло: в 1914 году Великобритания вступила в Первую Мировую войну. Вместо бездумных и жестоких акций всю свою нескончаемую энергию и энтузиазм женщины из «Союза» направили на помощь своей стране. Когда по всей Британии не хватало рабочих рук, Панкхерст добивалась для женщин права работать на военном производстве. Миллионы английских женщин стали к станкам и производили необходимые для фронта припасы. Их вклад в победу Великобритании неоценим.

После заключения мира в 1918 году в Парламенте наконец-то прошел закон о всеобщем избирательном праве. Долгие годы политической борьбы за равенство закончились победой английских женщин. Но победили они не демонстрациями, голодовками и взрывами, а честным сотрудничеством и бескорыстным патриотизмом.

Голосуйте за женщин

Семейный раздор: кому носить брюки

Железный век

Голосуйте за женщин!

"Прочь, (миссис) Сатана!
Жена (с тяжелой ношей): Уж лучше идти самой тяжкой стезей брака, чем следовать за тобой. "
(на плакате статаны - надпись "свободная любовь")

Она: Ты слишком строг, Джеймс. Суффражистки ведь тоже Божьи крикуньи (слово creature (создание) рифмуется со screecher (крикун, любитель поорать))

Бравая девица: Позвольте проводить вас домой, сэр.
Скромный юноша: Спасибо, мисс, но я вас не побеспокою. Маменька обещала прислать за мной карету.

Произвол
"Осталось еще полчаса до закрытия выборов, а они не разрешают мне изменить мой бюллетень!"

Голосуйте за прославленную укротительницу мужчин.

Что вам больше нравится - семейный очаг или угол на улице? 19го октября голосуйте против женской эмансипации.

5е ноября
-Пойдешь посмотреть на наш костер?
- Конечно. Чей дом будешь жечь?

Искушение

Суфражистка: Как ужасно с тобой обращается твой муж!
Женщина: Могло быть и хуже.
Суфражистка: Неужели?
Женщина: Да, ведь я могла оказаться в том же положении, что и вы - совсем без мужа.

Суфражистки штурмуют Палату Общин.

В процессе голосования миссис Джонс вдруг вспомнила, что забыла пирог в духовке!

"Помощь нашим трудящимся сестрам (см. Манифест Суфражисток)"
Цветочница: Пусть бы эти суфражистки убирались по добру-по здорову. Они мне всю торговлю испортили!

Какие они на самом деле - Как они видят себя - Как их воспринимает полиция и владельцы магазинов

Успенская В. И. Суфражизм в истории феминизма
В фокусе моего обзора - движение женщин за предоставление равных с мужчинами избирательных прав. В истории феминизма конца XIX-начала XX вв. это движение получило название - суфражизм (от англ. suffrage - право голоса).

I

Само слово "feminisme" (от латинского femina - женщина) придумал французский теоретик социализма Шарль Фурье в начале XIX века.[[См. об этом: Rowbotham Sh. Op.cit. P.168; Rendall J.Op.cit. P.2.]] Он писал о "феминистке", "новой женщине", которая изменит общественную жизнь и в то же время сама изменится в обществе, основанном на ассоциации и взаимности. Фурье был убежден, что "расширение прав женщин - это главный источник социального прогресса".[[Фурье Ш. Теория четырех движений и всеобщих судеб. М.,1938. С.174.]] Изобретенный термин употреблялся им самим же на французском языке. Использование слова "феминизм" для описания идеологии равноправия женщин в обществе известно, согласно англо-американским историкам, с 1894 г.[[См.: Rendall J. Op.cit.; Kelly J. Women, history, and theory. The University of Chicago Press, Chicago,1984. P.96. Tuttle L. Encyclopedia of Feminism. Longman, 1986.P.107.]] К началу XX в. термин "феминизм" используется борцами за женские права не только в США, Великобритании и других странах Западной Европы, но также в менее промышленно развитых странах, таких как Россия, Япония, Индия, Египет, Турция, Аргентина.[[См.: The Blackwell Twenties-Century Dictionary of Social Thought. Ed.by T.Bottomore. New York,1995. P.712.]] Хотя в "Толковом словаре живого русского языка" Владимира Даля в 1882 г. не было статьи об этом понятии, но хорошо известно, что российское общество в конце XIX - начале XX вв. называло "феминизмом" стремление женщин из образованных (чаще всего, буржуазных) слоев общества самостоятельно и организованно добиваться признания своих прав в обществе.[[См.: Коллонтай А.М. Избранные статьи и речи. М.,1972. С.61;]]

Хотя феминизм как идеологическая и политическая сила возникает в XIX в., феминистические идеи и трактаты о необходимости расширения прав женщин в обществе можно обнаружить в очень ранние периоды человеческой истории. Так, "Книга о женском городе" Кристины де Пизан, опубликованная в 1504 г. в Италии, уже содержала идею защиты прав женщин на образование и политическое влияние. Классическим текстом современного феминизма считается книга английской писательницы Мэри Уолстонкрафт "В защиту прав женщин", изданная в 1792 г. и написанная под влиянием событий Великой Французской революции. Одним из первых документов феминизма считается "Декларация прав женщины и гражданки", написанная и опубликованная французской писательницей Олимпией де Гуж в 1791 г. В "Декларации" заявлялось, что игнорирование, забвение женских прав, "тирания сильного пола" являются причиной национального несчастья и нравственного разложения; что женщина рождена свободной и по праву равна мужчине.

Текст весьма актуален и сегодня: "Из общности мужчин и женщин состоит нация, на которой покоится государство; законодательство должно быть выражением воли этой общности. <...>Все гражданки и все граждане должны, сообразно с их способностями, иметь одинаковый доступ ко всем общественным должностям...; только одно различие их добродетелей и талантов может служить масштабом для их выбора. В своем обращении к женщинам она восклицала: "Разве еще не время, чтобы и среди нас - женщин - началась революция? Разве мы никогда не примем деятельного участия в формировании общества?"[[Цит. по Браун Л. Женский вопрос. СПб.,1906. С.72. Сама Олимпия де Гуж была казнена в 1793 году не только как роялистка, "враг революции", но и как женщина, "забывшая о достоинствах своего пола" (Tuttle L. Op.cit. P.130). В 1793 году специальным декретом правительства были запрещены женские клубы, появившиеся в революционной Франции и принимавшие активное участие в политическом процессе того времени. Равные избирательные права с мужчинами женщины Франции получили лишь в 1945 году.]]

Тревога была не случайной, ибо идея и практика народного правления (демократии), зародившиеся еще в древнем Афинском полисе, изначально не предполагали участия женщин (н е граждан). Развившиеся религии, великий культурный Ренессанс, демократические революции и билли о правах ориентировались на мужчин. Призыв либеральных политических философов эпохи Просвещения к свободе, равенству и братству тоже был призывом к установлению равноправия мужчин.[[Великий защитник демократии Ж.-Ж. Руссо утверждал, что женщины от природы неспособны быть гражданами. Хороший анализ текстов либеральных мыслителей с точки зрения их отношения к равноправию полов см.: Okin S.M. Women in Western Political Thought. New Jersey, 1992; Elshtain J.B. Public Man, Private Woman: Women in Social and Political Thought. New Jersey, 1981.]]

Среди ранних и немногих сторонников политического равноправия женщин был французский философ и политический идеолог эпохи Французской революции Ж.де Кондорсе. Он исходил из того, что женщины, так же как и мужчины, одарены разумом и нравственными идеями и потому должны иметь те же права, как и мужчины. Он требовал для них активного и пассивного избирательного права. В 1790 г. Кондорсе опубликовал статью "О даровании женщинам гражданских прав". По его мнению, провозглашенный революцией принцип равенства был попран, так как половина рода человеческого была лишена права принимать участие в законодательстве: "Или вообще не существует врожденных человеческих прав, или каждый человек, независимо от пола, религии, расы, имеет одинаковые права".[[Цит. по Браун Л. Указ.соч. С.78.]]

Другой прогрессивный мыслитель той же эпохи, прусский писатель Теодор Готтлиб фон Гиппель, опубликовал в 1792 г. книгу "Об улучшении статуса женщин", которая положила начало дебатам о правах женщин в Германии. В ней автор призывал к полноправию женщин в политике, образовании, профессиональной деятельности. От участия женщин в государственном управлении Гиппель ожидал больших результатов, считая, что "в этом случае было бы меньше тиранов и расточительства сил подданных".[[Там же. С.79.]]

II

Основываясь на традициях Просвещения и прав личности, в середине XIX века возникает феминизм как социальное движение самих женщин за свои политические и гражданские права, ибо ни одна революция не предоставила им таких прав, несмотря на активное их участие в революционных процессах. Период с 1840-х по 1920-е годы известен в современной литературе по истории женских движений как "первая волна" феминизма ("вторая волна" поднимется в середине 60-х годов XX века, и это уже будут новые задачи, рассмотрение которых выходит за рамки этого обзора). В свои программы феминистки в разных странах включали требования предоставить право на образование, профессиональный труд, на занятие государственных должностей, право cамостоятельно заниматься торговлей, предпринимательской деятельностью.

Одной из характерных черт феминизма "первой волны" к концу XIX - началу XX в.в. стало требование политического равноправия для женщин, прежде всего права голоса. Суфражистки (так в многих странах называли поборниц равноправия) верили, что, имея легальную возможность голосовать на выборах, женщины вскоре освободятся от всех других форм дискриминации. Основной социальной базой суфражистского движения был средний класс (интеллигенция и буржуазия - в России, что давало основание называть его также "буржуазным" феминизмом в отличие от "пролетарского" женского движения как составной части рабочего движения за социализм). В начале XX в. (в 1904 г.) суфражистские организации США, Канады, Великобритании, Германии, Нидерландов, Норвегии и Швеции объединились в Международный союз за женское равноправие, который уже в 1911 г. насчитывал двадцать четыре национальные ассоциации.[[См.: Феминизм: проза, мемуары, письма. С.388; Tuttle L. Op.cit. P.156.]] Всероссийский союз равноправия женщин в 1905 г. был приглашен присоединиться к Международному союзу, и в 1906 г. делегация российских суфражисток участвовала в работе III конгресса женщин в Копенгагене.[[stites R. Op.cit. P. 212.]] Во всех странах - участницах Союза ежегодно проводились тысячи митингов, миллионы листовок о бесправном положении женщин распространялись в самые отдаленные уголки земного шара. Участвуя в "становлении нового порядка" в начале нового века, женщины требовали права голоса, придавали этому "исключительно важное значение и "на меньшее были не согласны".[[Феминизм: проза, мемуары, письма. С.392, 407.]]

III

В США движение женщин-суфражисток началось с конференции в местечке Сенека Фоллз в 1848 г., на которую собрались более 200 женщин и около 40 мужчин из ближайших деревень и городков. Конференция заявила о необходимости полноправного гражданства женщин: женщина не только мать, но и самостоятельная личность, и ее отношения с государством должны быть прямыми, а не опосредованными через мужа или детей. Участники конференции приняли Декларацию Чувств, документ, который напоминал Декларацию о независимости, принятую в годы Американской революции конца XYIII века, объявившую свободу и равноправие граждан. Декларация Чувств заявляла о правах женщин и необходимости организованной борьбы за эти права. В 1869 г. Сьюзен Б.Энтони организовала Национальную ассоциацию за избирательные права женщин, и в том же году штат Вайоминг предоставил право голоса женщинам; в 1893г. его примеру последовал штат Колорадо, в 1896г. - штаты Айдахо и Юта. Но борьба американских женщин за общегражданское право голоса продолжалась более 70 лет: лишь в 1920 г. они обрели это право.[[См. подробнее о движении суфражисток в США: Эванс С. Рожденная для свободы. С. 101-152; Феминизм: проза, мемуары, письма. С.384-407.]]

В Великбритании движение за права женщин связано с именем знаменитого философа Джона Стюарта Милля [Милль], который в 1867 году выступил в английском парламенте с петицией в пользу избирательных прав для женщин. Его книга "Подчиненность женщин" (1869), написанная в соавторстве с его женой Гарриет Тэйлор, считается классическим либеральным произведением в защиту прав женщин. В 1867 г. Лидия Бекер организовала первую суфражистскую организацию - Национальное общество за избирательные права женщин. С 1890 г. ее лидером была Милисент Фосетт. В 1903 г. организуется Женский социально-политический союз с новым лидером Эммелин Пэнкхерст, вошедшей в историю феминизма как организатор весьма воинственных выступлений женщин за свои избирательные права. Суфражистки применяли тактику обструкций, устраивали уличные манифестации, сознательно нарушали общественный порядок, пытаясь таким образом привлечь внимание общественности и властей к проблеме избирательных прав для женщин. Эти права англичанки получили ограниченно в 1918 г., а в полном объеме - в 1928 году.[[См.: Rendall J. Op.cit.; Tuttle L. Op.cit. P.370; Feminism. A Reader. Ed.by M.Humm. New York,1992. P. 1-2.]]

Если в США и Великобритании борьба суфражисток была, несмотря на хорошо организованные и довольно массовые женские движения, очень длительной и безуспешной вплоть до 20-х гг. XX столетия, то в России сложилась иная ситуация. Требование предоставления женщинам права избирать и быть избранными стало звучать здесь в начале XX в.[[До 1905 года, по мнению исследователей российского феминизма, вопрос о политических правах женщин не ставился: "Женское движение возникло одновременно с открытым выступлением на путь политической деятельности конституционалистов" (Щепкина Е. Женское движение. Спб.,1906. С.1). См. также: Айвазова С. Женское движение в России: традиции и современность/ Формирование гендерной культуры у студенческой молодежи. Набережные Челны, 1995. С.19; Stites R. Op.cit. P.65, 199; Feminism. A Reader. Ed.by M.Humm. New York,1992. P.XY.]] Оно было включено в программы некоторых политических партий. Раньше других, в 1903 г., требование равноправия женщин включила в свою программу российская социал-демократическая рабочая партия (большевики и меньшевики); к концу 1905 г. вопрос о равноправии включали также программы кадетов и эсеров.[[См.: Хасбулатова О. Указ.соч. С. 104; Stites R. Op.cit. P. 203.]] Женщины ожидали гражданского признания в годы первой русской революции 1905-1907 гг., но Манифест 17 октября провозгласил определенные гражданские и политические права и свободы только мужчинам (повторилась ситуация и Американской, и Французской революций, когда женщин исключали из категории граждан).

Революционная волна в России подняла женщин на борьбу за свои права. Многие феминистки ("равноправки"), боровшиеся ранее за доступ женщин к высшему образованию и право на профессиональный труд, начали теперь борьбу за политические права женщин. В то время наиболее известной и крупной феминистической организацией было "Русское взаимно-благотворительное общество. В январе 1905 г. около тридцати женщин либеральных взглядов объявили о создании женской политической организации в Москве, а затем и в Петербурге - Всероссийского союза равноправия женщин (Союз действовал до 1908 г.). В декабре 1905 г. сформировалась третья и последняя из женских организаций периода 1905-1907 гг.: Женская прогрессивная партия.[[См.: Stites R. Op.cit. P.201-203.]]

Хотя российские феминистки не были такими воинственными, как многие их подруги на Западе, все же суфражизм в России встречал сопротивление. Причем, не только со стороны консервативных кругов царской России, но и со стороны лидеров социалистических и рабочих организаций, которые враждебно относились к самостоятельным и организованным действиям женщин. По этому поводу на первом Всероссийском съезде женщин в декабре 1908 г., подготовленным феминистками, высказалась Стефания Исполатова, отметив, что за это стремление к самостоятельности на женщин "сыпятся упреки в феминизме (слово, которое у нас считается чуть ли не ругательным). Еще бы! Ведь феминистками называют тех бунтовщиц, которые, считаясь с историческими фактами, не верят программам, словам и обещаниям и самостоятельно хотят добиться своих прав".[[Исполатова С. Самосознание женщины как фактор обновления общественного строя. Речь на Первом Всероссийском женском съезде в декабре 1908г.// Женщина и Земля, 1992, март. С. 46.]]

Феминистические организации в России, боровшиеся за общегражданское право голоса, были, по сравнению с западными, не столь массовыми. Так, Всероссийский союз равноправия женщин в пик своей деятельности в 1905 году, насчитывал 8 тыс. членов, в то время как, например, Национальная американская ассоциация за избирательные права женщин выросла с 17 тыс. в 1905 г. до 100 тыс. в 1915 году. Национальный совет женщин в такой маленькой стране как Дания насчитывал в 1899 г. 80 тыс. участниц.[[Lorber J. Op.cit.]]

Наиболее радикальной в России феминистической организацией был Всероссийский союз равноправия женщин, в Платформе которого содержались такие требования как:

- немедленный созыв Учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, тайного избирательного права без различения пола, веры, национальности;

- признание прав народов, входящих в состав России, на политическую автономию и национально-культурное самоопределение;

- уравнение во всех политических и гражданских правах женщин с мужчинами во всех областях жизни и слоях общества без ограничения прав замужних женщин. Феминистки требовали также уравнения прав крестьянок с правами мужчин при всех аграрных реформах; охраны труда женщин и обязательного страхования наравне с мужчинами; допущения всех женщин во все области общественной и служебной деятельности; совместного обучения с мужчинами; отмены всех законов о проституции, унижающих достоинство женщин.[[См. публикацию платформы Cоюза в газете "Сударушка",1996, N 4.]]

С 1909 г. до Февральской революции новая организация - Российская лига равноправия женщин - активно, но безуспешно пыталась добиться от власти изменения законодательства в пользу равноправия женщин. По инициативе Лиги 20 марта 1917 г. в Петрограде прошла одна из самых первых и массовых демонстраций в поддержку избирательных прав для женщин (см. публикацию воспоминаний участницы событий О. Закуты в этом сборнике "Как в революционное время Всероссийская лига равноправия женщин добивалась избирательных прав для русских женщин").

В июле 1917 г. Временное правительство объявило о своем решении предоставить российским женщинам все политические права, признав, в частности, что "право участвовать в выборах в Учредительное Собрание принадлежит всем гражданам России обоих полов, достигших 20 лет к моменту выборов".[[См.: Stites R. Op.cit. P.294.]] Октябрьская революция 1917 г. также подтвердила принцип женского равноправия и повышения социального статуса женщин.

Таким образом, настойчивая и организованная деятельность женщин в защиту своих прав в двух русских демократических революциях не была напрасной в смысле обретения избирательных прав. Период борьбы за общегражданское право голоса для женщин продолжался чуть более 12 лет. Россия стала одной из первых стран, предоставивших женщинам равные избирательные права с мужчинами в начале XX в.

IV

Следующая таблица показывает, когда и в каких странах женщины получили право голоса наравне с мужчинами в результате борьбы, начатой суфражистками в XIX веке и продолженной в XX веке:[[См.: Tuttle L. Op.cit. P.370-371.]]

Первой страной, предоставившей женщинам гражданское право голоса была Новая Зеландия (1893 г.). Правда, в Скандинавских странах некоторые юридические препятствия для участия женщин в общественной жизни начали устраняться еще в середине прошлого века.

Из таблицы видно, что процесс обретения женщинами общегражданского голоса растянулся на долгие годы. К 1940-м гг. таких стран было уже 26. Наибольший прогресс в обретении равного избирательного права для женщин был достигнут после Второй мировой войны. К 1995 г. женщины имеют это право везде, кроме шести стран на Среднем Востоке (Бахрейн, Кувейт, Оман, Катар, Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты) и в республике Бруней.[[См.: Sivard R. WOMEN ...a world survey", Washington,1995. P. 36.]]

Обретение женщинами общегражданского права голоса означало радикальный прорыв в идеологии "естественного подчинения" женщин и мужского превосходства. Но надежды суфражисток, что с обретением женщинами равных избирательных прав политика автоматически изменится к лучшему, оказались иллюзией. Политика во всем мире остается бесконтрольной со стороны женщин как социальной группы. На пороге XXI века общественное сознание все еще с трудом воспринимает идею социального равноправия и партнерства полов. Почему? Этот и другие вопросы женского бытия в мире патриархатных[[Концепция патриархата - одна из ценральныхв идеологии феминизма второй половины XX в. Если кратко, то это "система мужского господства и дискриминации женщин с помощью социальных, политических и экономических институтов" (Humm M. The Dictionary of Feminist Thought. Ohio State University Press, 1990. P. 159.]] ценностей поставит "вторая волна" феминизма, поднявшаяся с середины 60-гг. XX столетия